Владислав Крапивин - Та сторона, где ветер [с иллюстрациями]
– Не надо, чтобы он знал, – снова сказал Владик.
– Как он узнает? – спросил Генка. – Ведь не пойдет он к диспетчеру узнавать, были танкеры этой ночью или не были.
Они подошли к воде там, где лежала широкая плоская балка. Один конец ее был на песке, другой уходил в воду. Владик сел на балку, обняв колени. Генка постоял и опустился рядом.
Вода отливала потемневшим алюминием, и на ней среди редких бетонных зубьев чернела обгорелая лодка.
«Ох и тошно завтра будет Ильке! – подумал Генка. – Он ведь еще и не видел даже, что наделал».
Владик тоже смотрел на лодку. Она была похожа на большой изглоданный полумесяц, который нарисовали сажей.
– Не починить… – вполголоса сказал Владик.
– Илька на нее просто молился, – сказал Генка.
– Ну, Ильке-то легче всех, – неожиданно возразил Владик.
– Почему?
– Завтра ему папа скажет про поездку. Нет лодки – будет Одесса.
«Значит, хуже всех мне, – подумал Генка. – Один у погорелого корабля».
– Хорошо, что парус остался, – сказал Владик. – А то где бы мы взяли новый…
Что за чушь! Не все ли равно: есть теперь парус или нет?
– Что хорошего?
– Разве новую лодку не сделаем?
– Кто? – горько сказал Генка. – Кто ее сделает? Я один?
– Шурик же вернется… А я, думаешь, ничего не могу, да? Илька тоже… И Валерка с Юриком помогут.
– Не смеши! Такие головастики…
– Помогут. Они способные.
– Нет, – сказал Генка. – Строить ведь трудней, чем ремонтировать. И настроения нет. От маленьких толку мало, Шурка возиться не захочет, вам с Илькой не до лодки: уедете скоро.
– Еще не скоро. Почти через месяц.
– Месяц – это недолго, – упрямо сказал Генка. – Да и что это за месяц? Июль. Пыль да жара… Зря вы, Владька, в августе уезжать надумали. Ехали бы в июле, а к августу домой.
– Гена… – негромко сказал Владик. – Я не поеду, Гена.
Генка замер: не послышалось ли?
– Что? – шепотом спросил Генка.
– Не поеду, – повторил Владик.
– Почему? – сказал Генка напряженно и быстро.
Он сидел чуть позади Владика и видел только его затылок и щеку на фоне реки и неба. Лица не видел. Да и что разберешь в сумерках?
– Не хочу, – отозвался Владик.
– А Илька?
– А что Илька? С папой поедет. Они вдвоем не соскучатся.
«Может быть, из-за Ильки он не едет? – мелькнула мысль. – Может, обиделся, что Илька все время липнет к его отцу?»
– Иван Сергеевич не разрешит тебе остаться, – уверенно сказал Генка.
– Разрешит.
– Он знает?
– Да.
Ох, до чего же все было непонятно!
– Владька! – отчаянно и жалобно заговорил он. – Что ты мне мозги выкручиваешь? Сначала – «поеду», потом – «не поеду». Сам, что ли, не знаешь, что тебе надо?
– Знаю, – сказал Владик и повернулся к Генке. В глазах его блеснули точки береговых костров. Как насмешливые искорки. Но Владькины слова были совсем не насмешливы: – Конечно, я сначала хотел… Обидно ведь, столько времени у моря жил и почти не видел его. Думаешь, не обидно?
Это Генка понимал.
– А сейчас? – спросил он.
– Знаешь, как плохо лежать после операции? – сказал Владик. – Лежишь в этой проклятой темноте и ничего еще не знаешь. Повязка на глазах. Я тогда все время про одно думал… Вот приеду домой, снова будет август. Опять змей запустим. Я свой, а ты свой. Вместе. Как в том году… А тут все кувырком пошло из-за этой Одессы. Ну, не совсем кувырком: сначала казалось, что хорошо, а потом… Опять получается – ты здесь, а я там… – И он сказал, словно ставя точку: – Я так не хочу.
Генка закрыл глаза и увидел то, что хотел увидеть, – неудержимый ход облаков и кипение ветра в тополях. От таких ветров певуче и туго начинают гудеть нити «конвертов».
Нарастающими толчками поднималась в Генке радость. Он никогда не думал, что радость можно чувствовать так же, как боль, как тепло, как ветер.
Генка рывком поднялся и шагнул к воде. Она тихо качнулась навстречу, замочила кеды. Генка зачем-то тронул воду ладонью.
– Теплая…
Он боялся, что начнет говорить сейчас суетливо и много, как говорят чересчур обрадованные люди.
Но молчать тоже было нельзя.
– А жить где будешь, пока они ездят? У тетки? Давай лучше у меня. У нас места много: отец уехал.
– Да нет… – сказал Владик. – Я, наверно, у тети Тамары буду.
– У кого? – удивленно спросил Генка.
– Ну… у Илькиной мамы.
И, растерявшись от неожиданной догадки, Генка сначала спросил, а потом испугался своего любопытства:
– Слушай, а они поженятся, да? Твой отец и… тетя Тамара…
Владик помолчал, а Генка в эти секунды отчаянно сожалел, что сунулся с таким вопросом.
– Ну… я не знаю, – ответил наконец Владик. – То есть, наверно… Да.
Генка снова сел рядом. Совсем рядом. Надо было что-то сказать Владику.
– Она хорошая. Только строгая, – заметил Генка.
– Тетя Тамара? – изумленно сказал Владик. – Да что ты! Она совсем добрая. Илька уж ни капельки не слушается, от рук отбился, козел несчастный.
Они оба засмеялись.
Илька был товарищ. Товарищ, вот и все. Генка иногда покрикивал на него по привычке, но давно уже не думал о нем как о маленьком. А Владик говорил сейчас про Ильку как про младшего братишку. И такой разговор очень многое делал понятным.
– Слушай, Владь… Значит, он будет у тебя как брат?
– Илька? Да… Значит, будет. Брат… Смешно, верно?
Все еще улыбаясь, Генка сказал:
– Ну вот. Вы с отцом ему гайки подвинтите.
– Большим гаечным ключом, – серьезным голосом подтвердил Владик.
И они засмеялись снова. Не из-за этой нехитрой шутки, а просто потому, что есть на свете отчаянный горный козленок Илька, славный товарищ и братишка.
– Хлебнул он сегодня горя, – сказал Генка.
– Я все-таки боюсь, – опять забеспокоился Владик. – Вдруг он догадается, что не было танкера?
– Но как? Как он догадается? Это же нельзя проверить! А мы не скажем никогда.
– Совсем никогда?
– Конечно.
– По-моему, потом можно, – возразил Владик. – Совсем потом. Когда он вырастет.
– Тогда можно, – согласился Генка.
Негромко протарахтел, поиграл огнями катер на середине темной воды. И ушел, мигая, к повороту. А когда о нем уже забыли, к берегу подкралась волна, вздыбилась у бетонной балки и с размаху окатила Владика и Генку.
Они не обиделись на волну. Они понимали, что это шутка.
Будут еще не такие волны. Громовые и тяжелые. Те, от которых трещит обшивка кораблей.
Ладно. Пусть будут…
1964–1966
